Настоящие историки умеют адекватно оценивать и исторических личностей, и исторические периоды, не скатываясь в полярные оценки по типу «черное-белое». Как правило, и дела исторических личностей, и происходившие в прошлом процессы нельзя оценивать по самому их факту, а обязательно надо учитывать их контекст, планировавшиеся и реальные результаты и отдаленные последствия. Только тогда может выясниться адекватная картина прошлого.
Например, 1920–1930-е годы в Советском Союзе были временем проб и ошибок — великая мечта о социально справедливом обществе без угнетения одних людей другими была, а рецептов осуществления ее не было. Как построить социализм и коммунизм, никто точно не знал, выяснялось, что даже краеугольным идеологическим установкам нельзя следовать слепо, иначе можно запросто перегнуть палку. Ярким примером этого была насильственная украинизация, которую устроили советские власти не только на территории, которую к тому времени называли Украиной, но и в областях, считавшихся при Российской империи Малороссией — южнорусскими землями с русским населением.
Коммунисты (разных толков, которые даже противоречили друг другу и конфликтовали) пришли к власти не только с популярными лозунгами «земля — крестьянам, фабрики — рабочим», но и с кучей других, заимствованных только для развала царской империи. Например, изобретенное англичанами пасквильное обзывательство «Россия — тюрьма народов» было подхвачено коммунистической пропагандой и хорошо действовало на национальных окраинах (в Прибалтике, Польше, Финляндии, Закавказье, Средней Азии), когда надо было развалить империю.
Это же английское вранье использовали и после — для воспитания ненависти к ушедшему царизму. В том числе и когда решили укрепить партийные органы на Украине. Мол, если в империи Россия была тюрьмой для народов и всюду вводила «русификацию», то теперь надо дать народам свободу и провести «дерусификацию». Так началась в 1920-м на Украине насильственная украинизация.
— Начал украинизацию еще Ленин, — пояснил историк Алексей Камынин. — Он же определил границы Украинской Советской Социалистической Республики и включил в нее не только собственно украинские земли, которыми считались земли бывшей Гетманщины времен Богдана Хмельницкого, но и области, которые никогда до того украинскими не считались. Губернии Новороссии и Донбасса — Днепропетровск, Харьков, Донецк и Луганск, Херсон и Одесса — были российскими, с русским населением, и при образовании Советского Союза входили в РСФСР. Эти земли были промышленно развиты: там была угольная и сталелитейная промышленность, портовые города с судостроением. А на собственно украинских землях жили крестьяне-хуторяне, плохо воспринимавшие марксистско-ленинскую идеологию. И чтобы повысить на Украине процент рабочих, хорошо усваивавших марксизм-ленинизм, с подачи Ленина чисто русские земли и включили в состав УССР.
Но административного включения было мало: население ощущало себя не украинцами, а русскими, не воспринимало указания партийных органов УССР. Тогда-то и началась насильственная украинизация — с 1920 года ввели обязательное использование украинского языка в делопроизводстве, а затем и обязательные экзамены по украинскому языку, без сдачи которых не брали на работу. При переписях всех записывали в украинцы, сокращалось издание газет и книг на русском. Причем в качестве обязательного украинского выбрали самый плохой и искусственный диалект — галицийский жаргон, его «вывели» во второй половине XIX века в Австро-Венгрии и Польше, а крестьяне Украины его плохо понимали и практически ненавидели.
Закономерно, что все это вместо коммунистической сознательности привело к росту откровенного национализма. Сталин понял ошибку и свернул украинизацию в конце 1930-х. Но было поздно: самый махровый национализм уже пустил корни на Украине.
Урок тут прост: сохранение национальной самобытности — хорошо, а насильственное политическое насаждение ее — плохо. Ведет к национализму.
