Поэт Николай Майоров погиб в 1942 году под Смоленском в возрасте двадцати двух лет. Вместе с другими «фронтовыми поэтами» — Джеком Алтаузеном, Михаилом Кульчицким, Павлом Коганом — он был талантливым и ярким представителем первого постреволюционного поколения советских людей. Они превратили романтику революции, Гражданской войны, строительства нового мира в поэтическую традицию, просуществовавшую до самого конца СССР. Как писал в своих воспоминаниях представитель этого поколения философ Александр Зиновьев: «Мы жили в землянках, но читали Гегеля и Канта, изучали историю и литературу».
В двадцатых-тридцатых годах яростная классовая борьба в СССР сочеталась с культурным подъемом. Народ рвался к образованию. Многие трудились и учились одновременно. Парни и девушки в рабочих блузах с книжками в руках стали постоянной натурой советской живописи той поры. Молодые поэты остро ощущали, как сгущается, ощетинивается металлом воздух вокруг первого в мире государства рабочих и крестьян, а потому (без иллюзий и надежд) предощущали свою судьбу. Хрестоматийными стали строчки Николая Майорова о судьбе этого героического поколения: «Мы были высоки, русоволосы. / Вы в книгах прочитаете, как миф, / О людях, что ушли, недолюбив, / Не докурив последней папиросы».
До войны Николай Майоров успел поучиться на историческом факультете МГУ и — одновременно — в Литературном институте имени Горького в семинаре Павла Антакольского. Многие рукописи Майорова были утеряны, но и те, что сохранились, свидетельствуют о его большом таланте. При жизни в газете «Московский университет» было опубликовано только несколько стихотворений поэта.
«Я с детства не любил овал. Я с детства угол рисовал», — девиз Павла Когана стал программным и для Николая Майорова. Студент, а с октября 1941 года стрелок пулеметной роты, Майоров был поэтом прямого действия. И когда писал о любви: «Идти сквозь вьюгу напролом. / Ползти ползком. Бежать вслепую. / Идти и падать. Бить челом. / И все ж любить ее — такую!» И когда писал о природе: «Полдневный зной под яблонею тает / На сизых листьях теплой лебеды. / И слышу я, как мир произрастает / Из первозданной матери-воды». Поэзия Майорова — это свежесть чувств, молодой напор, грубая красота простой, но одухотворенной верой в правое дело жизни. Поэты советского варианта «бури и натиска» остались в истории русской литературы как искренние патриоты Отечества, без колебаний отдавшие жизнь за свои идеалы.
Они не дожили до Победы, но их дело продолжили оставшиеся в живых товарищи — Александр Твардовский, Константин Симонов, Александр Межиров, Семен Гудзенко, Борис Слуцкий и другие. Они сумели переплавить уникальный нравственный и социальный опыт человека на войне в поэзию, преодолевшую идеологические, классовые, политические заслоны, ставшую поистине народной. Но и в классической военной поэзии не затерялись пророческие, написанные в 1940 году строчки Николая Майорова: «А ныне вновь война и порох / Вошли в большие города, / И стала нужной кровь, которой / Мы так боялись в те года».
ЦИТАТА
Лев Аннинский, литературовед, критик:
— У Майорова, как сказал бы Кульчицкий, «ямбики». Хождение души по мукам притормаживается бытовыми элементарностями. «Идти землей, прохожих окликая, встречать босых рыбачек на пути» — этой плотью одевается у Майорова звенящая сквозь всю советскую лирику обязательная ликующая песнь человека, который проходит, как хозяин необъятной Родины своей, более всего восхищаясь тем, что она «широка». Майоров эту широту измеряет тяжелыми шагами: «Мне двадцать лет. А Родина такая, что в целых сто ее не обойти».
