Календарь обращает внимание: 1 февраля исполняется 135 лет со дня рождения Евгения Замятина. Не самого известного русского писателя, но автора удивительного, смелого, провидческого романа «Мы».
Сын священника, инженер-кораблестроитель, он сделал себе имя повестями о глухой тоске провинциальной жизни. Тема не поражала новизной. Критиков восхитил язык — новый, образный, сжатый. Язык XX века, когда стало уже невозможно, никуда не торопясь, описывать похождения героя шаг за шагом.
Так Замятин писал всегда — рассказы и романы, эссе и сказки, статьи, драмы и киносценарии. Ко всему подходил с добросовестностью, объясняя: «Мои дети — мои книги; других у меня нет».
В 1920 году Замятин закончил роман «Мы». Там все одинаково одеты, читают одну газету, в одно время встают, работают и ложатся спать. Там имена заменены буквами, фамилии — номерами, и люди-винтики искренне верят, что родились под счастливой звездой. В конце концов их всех решают прооперировать и превратить в биороботов.
Это не просто первая антиутопия — это гениальное предчувствие — ведь ничто не предвещало. Бюрократии в послереволюционной России хватало, но тоталитаризмом еще не пахло. С натуры тоталитаризм отобразит англичанин Джордж Оруэлл в своей зловещей антиутопии «1984», которая и глубже, и художественно достовернее, чем «Мы». Но дорогу Оруэллу проложил, конечно, Замятин. В СССР роман не напечатали.
Но автор читал рукопись на литературных вечерах, и появились резко отрицательные рецензии на неопубликованную книгу! В фантазиях Замятина закономерно увидели поклеп на светлое будущее. Писателя арестовали — хотя в молодости он был большевиком и даже несколько месяцев провел в одиночной камере. Теперь как врага его решили выслать за границу на знаменитом «философском пароходе». Замятин очень хотел оказаться среди пассажиров.
Только вот его друзья этого не знали и принялись хлопотать, да столь успешно, что писателя не только выпустили из тюрьмы, но и не дали уехать… Во Франции роман «Мы» не снискал успеха. Зато дома автор хлебнул сполна. В знак протеста против начавшейся травли он вышел из Союза писателей. И в 1931 году отправил письмо Сталину, в котором назвал невозможность писать смертным приговором и попросил отпустить его за границу. Получить разрешение помог Горький. Дверца клетки приоткрылась, и птичка выпорхнула.
Замятину повезло, он умер в своей постели в Париже. Иначе бы Евгения Ивановича, скорее всего, ждала пуля в одном из лубянских подвалов, как и его близкого друга писателя Бориса Пильняка. В отличие от большинства эмигрантов, Замятин с пиететом относился к советскому гражданству. Принципиально не сотрудничал в эмигрантских изданиях. В Москве это оценили и даже заочно приняли автора крамольного романа в обновленный Союз писателей. Но все равно не печатали.
В 1935 году в «Советской энциклопедии» Замятина охарактеризовали как буржуазного писателя, который «злобно клевещет на советскую страну». А потом его просто перестали упоминать по эту сторону железного занавеса: сталинский тоталитаризм сделал роман «Мы» пугающе актуальным. На родине он увидел свет лишь в 1988 году.
